Пришел со школы, и сразу — к отцу в спальню, следуя неизбежному импульсу. Как поезд в метро, когда подают напряжение на рельс. Без вариантов.

Отец лежал в красной футболке и читал газету. Отложил, улыбнулся слегка синими губами — только выписался из кардиоотделения.

И мы невероятно с ним поговорили. Я рассказал, откуда синяк под глазом, и что за Аня. Он – сколько ему наверстывать из-за больницы. Большой заказ, сто картин для нефтяников – не шутка, до конца года надо написать.

Папа впервые сказал совет, от которого я не отмахнулся: «Сынок, сердце береги».

И разговор завершился. Так ударяют последний раз по струнам, и понимаешь – все. На-бис не будет.

Отец приобнял, не вставая, крепкой боксерской рукой, и я пошел к себе.

На душе стало просторно, словно выходишь из бани летом и садишься на деревянную скамью. Смотришь на пар от тела, дышишь им. И даже комары не кусают – слишком чистый, не аппетитный…

…Вообще, никогда мы особо не общались. Мне казалось — его мало. Ему, наверное — что весь мир отвлекает его от главного – мастерской и красок, холстов, мольбертов, растворителей…

Это был первый разговор, в котором все было, как в мечте. Когда отец – как товарищ. Говоришь, понимая суть друг друга. Ни одна женщина такой разговор поддержать не сможет, потому что это — другое.

И я думал об этом весь день. Когда лег спать – тоже.

Смотрел на потрескавшуюся побелку на потолке, и все крутил такой короткий, но важный момент в голове.

«Мне этого сильно не хватало, папа!» — громко думал в темноте…

А рано утром слышал, как он закрыл железную дверь – поехал к заказчикам.

Ригельная, куда вставляешь пальцы и главное – вовремя убрать, чтобы захлопнулась. Мне маленькому однажды зажало, хотел как взрослые закрывать…

А ближе к полудню зазвонил телефон. Так происходило миллион раз.

Я привык быть отцу секретарем.

Нам бесконечно много звонили, картины отца покупали быстрее, чем он мог рисовать.

Были бы очень состоятельной семьей, будь это его бизнесом, а не самой жизнью. И как же жизнь – продавать? Она с одной стороны, бесценна, с другой –за так дается, в дар. Поэтому сколько заплатят – столько и хорошо.

Я записывал звонки, а он приходил и говорил шутливо: «Докладывай!»

На полочке лежали грубо струганные карандаши, — отец всегда ножом точил, теперь и моя привычка, — наброски, в которых домашние были частыми персонажами, и старый ежедневник.

Открыл его, прижал трубку плечом к уху, приготовился писать.

Но не пришлось.

«Ты наверное, Денис? Твой папа умер.»

…

…

…

С того разговора прошло много лет. Но он многому научил.

Уважительному отношению к мужчинам. Мы крепкие. Но как сталь каленая – держим, держим нагрузку. А потом – не гнемся, а сразу ломаемся.

Как дружбу ценить.

И даже – как к будущим детям относиться.

Будь возможность ответить, я бы сказал сейчас: «Спасибо за тот разговор – он был для меня многим.

Но знаешь, папа — сердце не нагружать я так и не научился.
Живу, не как ты говорил, а как показывал – с сердцем на разрыв».

(С) Чернаков Денис.